Два лица шведского джаза: клуб Fasching и Glen Miller Café

Если вы наберете в Гугле «лучший джаз-клуб Стокгольма», первой ссылкой Гугл выдаст вам клуб Fasching, второй – Glen Miller Café. Самым правильным решением будет посетить оба – потому что два места, более непохожих друг на друга, надо еще поискать. При этом каждое из них – настоящая джазовая площадка, со своей особой атмосферой. Корреспондент JazzMap Евгений Коноплев во время поездки в Швецию поговорил с их директорами.

Эрик Бират – директор клуба Fasching – молодой человек в черных джинсах и черной футболке. Крупный,  с двухдневной щетиной, он спокойно мог бы встать в качестве секьюрити на входе своего модного клуба. Мы сидим в перерыве концерта в одном из рабочих  помещений клуба, где царит творческий беспорядок, заходят и здороваются музыканты, со второго этажа что-то шутливое кричат коллеги. В общем, идет нормальная жизнь нормального джазового места.

- Я правильно понимаю, что Вы не владелец этого места, а нанятый руководитель? Кто владеет клубом?

- Да, все верно. Местом владеют две ассоциации. Одна из них – ассоциация джазовых музыкантов Швеции: они основные, мажоритарные, владельцы. Вторая – маленькая ассоциация под названием «Друзья клуба Фэшинг» (Friends of Fasсhing), основанная в 1989 году для поддержки клуба. Так что можно сказать, что по большому счету местом владеют сами музыканты.

- Но программирование и решение репертуарных вопросов – это Ваша ответственность? В этом смысле кто отвечает за клуб? От кого зависит, будет ли он оставаться классическим джазовым местом?

- В настоящий момент у нас три приглашающих организатора (англ. - booker). Я приглашаю (анг. - book) сам. Программный директор Томас тоже этим занимается. И есть еще один парень, работающий, так сказать, на четверть ставки. Вот все мы втроем и формируем программу. За мной, конечно же, остаются ключевые решения, когда речь заходит о том, правильная ли у нас программа, правильное ли в ней количество шведского и зарубежного джаза. Или, например, можем ли мы поставить в программу что-то не совсем джазовое, но артистически интересное, что может быть и не соберет большой зрительской аудитории. Или наоборот поставить что-то, что заманит к нам эту широкую аудиторию…

-  Кстати, инструментальный секстет, который играет на сцене сегодня, я никак не назвал бы джазовым…

- Ну вот (смеется). А как бы Вы это назвали?.

- Я бы назвал это экспериментальной инструментальной музыкой. А Вы?...

- Ну, там слышно много разных влияний. Я там слышу и Джанго Рейнхардта, и разную музыку вплоть до 20-30-х годов, слышу и джаз 60-х… По моему мнению, эта группа интересна в том числе тем, что она – тот самый пример музыкантов, которые могут отступать от канонов (англ - digress). Они могут быть одновременно интересны и джазовой публике, и тем, кто в основном слушает поп-музыку…

- Но вы же в любом случае остаетесь джазовым клубом? Который просто не боится расширять границы? Риски потерять статус классического джазового места при таком подходе есть?

- Да, мы пробуем разное. И я думаю, всегда есть такой риск, что в твоей программе окажется недостаточно джаза. Когда ты уже больше не сможешь называться джазовой площадкой (англ  - jazz-venue)…

(В этот момент в комнату заходит музыкант, здоровается с Эриком и презентует ему свою книгу)

Кстати, вот это был музыкант, который играл и играет в этом клубе с 70-х годов…

Надо еще вот что понимать. Стокгольм – большой город, но это не Париж, не Лондон и не Нью-Йорк. И здесь трудно играть джаз семь дней в неделю. Поэтому я думаю, что расширение нашей программы в том или ином виде просто необходимо. И дальше следует вопрос: «Хорошо. И как мы будем ее расширять?». Мы можем присматриваться к вещам, которые близки к джазу – фолк-музыка, world music, экспериментальная музыка... А ведь сегодняшняя электронная экспериментальная музыка делает почти то же самое, что джаз делал в 60-е годы.

Я думаю, что у нас есть «алиби» для множества вещей. Мы можем сказать: «Well, мы чувствуем, что это импровизационная музыка. Так что, наверное, это джаз». Но конечно, все это делается в том числе для того, чтобы привлечь в клуб новую аудиторию и потом работать с этой аудиторией, с ее вкусами. Может быть, сегодня сюда вообще придут любители хип-хоп звучания, и пока они тут, они услышат что-то свое, а на следующий вечер они уже пойдут на Роберта Глеспера, у которого в джазе есть элементы хип-хопа, но он джазовый музыкант. А в третий раз они вообще сюда придут на Камаси Вашингтона.

Что-то такое приходится делать. Знаете, этот клуб живет уже 40 лет, и конечно, некоторые люди, которые создавали этот клуб в 70-х, они играют сегодня точно такую же музыку, какую они играли в 70-е. И они говорят: «Ну… Программа не слишком джазовая. Вот этого вам не следовало делать…». Просто сейчас они уже консервативны. Но они же сами ломали границы в 70-е. А сейчас границы ломает кто-то другой…

- Каково место джаза на музыкальной сцене современной Швеции? Ваш клуб расположен в двух шагах от знаменитой филармонии, где вручают Нобелевские премии. В королевской опере постоянные аншлаги. Вы настолько же статусны и популярны?

- Джаз в Швеции – весьма уважаемый музыкальный жанр. Джазовые артисты учатся бок о бок с теми, кто потом поступает в симфонический оркестр и играет в филармонии. У нас очень хорошие учебные заведения… Но жить и выживать сегодня джазовому музыканту – очень непросто. Потому что, во-первых, нет такого количества площадок, где можно было бы играть. И аудиторию не назовешь огромной. Некоторые из наших известных музыкантов выступают за рубежом, ездят с турами в Европу и США. Есть джазовые музыканты, которые выступают в больших концертных залах, могут собирать арены… Но арены могут собирать только единицы. Для большого количества музыкантов все это непросто.

С политической точки зрения, на нас смотрят как на тех, кто сохраняет традицию, хорошую традицию. Но если бы мы только сохраняли традицию… То есть, повторюсь, если бы мы делали только то, что делали в 70-е, и если бы это делали те же самые музыканты, то я думаю, что люди  нашего с вами возраста посмотрели бы на это все и сказали: «Что они делают-то? Они делают это уже полвека, и это уже никому не интересно».

Поэтому, я вижу Fasching в том числе и как окно для какого-то нового джаза и для новой аудитории. Чтобы показать людям: вот, каким может быть современный джаз-клуб, вот, какой может быть современная джазовая сцена и джазовая жизнь.

- На глобальной джазовой сцене Fasching насколько известен?

- Думаю, что на глобальной сцене мы вполне известны и весьма уважаемы. Если поговорить с людьми из мирового джаз-сообщества, нас знают все, и всегда найдется кто-то, кто здесь играл. Можно просто посмотреть нашу программу, взяв любую неделю наугад – думаю, вы увидите много знакомых и знаковых имен.

Мы же даем около 250 концертов в год.  И уровень всех этих концертов очень высокий. Если ты международный джазовый музыкант, то для тебя в Швеции есть совсем немного мест, где ты мог бы сыграть. Это наш клуб и клуб «Нефертити» в Гетеборге. Часто музыканты играют в обоих клубах во время турне. Но если мы делаем около 250 концертов в год, то «Нефертити» делает, может быть, 100-150.

- Кстати, c «Нефертити» все понятно, а что означает слово Fasching?

- Имя пришло к нам из тех времен, когда это место еще не было джазовым. Это здание 1906 года постройки. Здесь всегда были какие-то рестораны, или танц-пол, или диско-клуб или что-то в этом роде. В 1967 году это место назвали Fashing. До этого оно, кстати, какое-то время называлось  «Занзибар». Слово fashing означает карнавал, который происходит в некоторых регионах Северной Германии. Они там наряжаются в разные костюмы, это такое большое событие. В общем, это – «карнавал». И потом, когда сюда пришли джазовые музыканты, они просто сохранили имя.

- Сколько лет Вы уже здесь работаете? И что за эти годы запомнилось больше всего?

- Я здесь почти три года. Пока запомнилось только работа-работа-работа. Мы тут многое перестроили – фойе, входную группу, гардероб…

- То есть, легендарных событий за время Вашей работы пока не случилось?

- Да тут каждый день что-то грандиозное происходит. Но если вас интересуют легенды, то лучше поговорить со старожилами. Наш шеф, Юкке, готовит здесь уже 15 лет. Звукорежиссер, Павел, так тот и вовсе 30 лет здесь отработал. Вот у них полно легенд. Они вам расскажут, и как Эрнесто Паскуаль из Бразилии, заканчивая свой концерт, вывел на улицу триста человек – такая масштабная самба была, поезд из людей – вышли из клуба, устроили танцы на улице и ушли обратно.

Однажды было: звонят менеджеру на мобильный телефон и говорят: «К вам Принц едет. Приготовьте ему какое-то место». Он был в городе, но не выступал. Ну, хорошо хоть заранее позвонили, расчистили ему балкон, притащили VIP-стол туда. Приехал, сидел в зрительном зале и смотрел концерт. Да, такие вещи, конечно, запоминаются.

Мы, кстати, сейчас готовим книгу о наших первых 40 годах жизни. Вот когда просматриваешь эти материалы, старые фото … Какие-то настолько изумительные вещи находишь… Видишь, какие люди здесь были.

- И ведь обе истории, которые Вы рассказали, они же и о карнавале, и о расширении границ джазовой сцены…

- Да, именно так.

P.S.:

- Я слышал, Вы завтра будете разговаривать с владельцем Glenn Miller Café,? Мы их очень уважаем. Это такое очень маленькое, но уникальное место. Прекрасное для шведской джазовой сцены. Музыканты могут прийти туда и попробовать какой-то новый проект, какие-то новые вещи. Или поиграть разными составами, просто на один вечер. Такие события возможны для места, где собирается 40-50 человек. А вот на такой площадке, как Fasching, такое труднее. Я не могу просто поставить кого-то на сцену и сказать: «Только на один вечер». А потом еще попробовать собрать какие-то деньги под этот проект. В общем, мы и они – это совершенно разные вещи, но обе эти вещи, на мой взгляд, очень нужны. И я очень надеюсь, что они будут продолжать.

Улф Стернер– владелец Glenn Miller Café – замечательный повар. Не знаю, видел ли его кто-нибудь не в профессиональном облачении, то есть, без фартука шефа. Кухня в его заведении, как мне показалось, занимает даже больше места, чем само кафе со сценой. Пока в зале метров так шесть на шесть, где непонятно как втиснуты семь-восемь столиков, зрители звенят бокалами и приборами, мы с Улфом сидим у заднего выхода из кафе – во дворе дома-колодца. Первое, что он спрашивает у жены, которая вышла его поискать: «Музыканты поели?» Сам он уже закончил принимать заказы (идет перерыв между вторым и третьим отделениями), и может выкурить сигарету и поговорить спокойно.

- Вы владелец этого места, верно?

- Да, я и моя жена. Причем начинал я все это в 1999 году еще с другой женой, 1  февраля 2019 года – скоро уже – будет 20 этому делу. После восемнадцати лет владения клубом я начал подумывать о том, чтобы его продать. Но те, кому мне хотелось бы его отдать – музыканты – у них денег нет. Другим людям, у которых и деньги были, и интерес к этому месту – продавать не захотел уже я сам.  В итоге мы подумали-подумали, и решили продолжать.

- И при этом Вы и сами тоже музыкант?

- Да. Играю на контрабасе. Много лет назад я работал в консерватории, играл в джазовых программах, а потом еще 20 лет отработал там же в консерватории, но уже профессором - преподавал джаз. В 1999 году закончил преподавать. При этом всю свою жизнь я готовил еду. После 1999 года я уже ничего не играл, потому что, когда владеешь таким местом, как это, – у тебя столько разных дел, что просто нет времени, чтобы еще и играть. А если ты контрабасист, ты должен посвящать практике буквально все время, чтобы пальцы были в форме. Но мы еще посмотрим (смеется)…

- Как формируется программа Вашего клуба? Как это происходит? Кто все решает?

- Это все решаю я. Процесс планирования идет где-то на 4-5 месяцев вперед.

- Такой длинный горизонт?!

- Ну, я мог бы и на 2 года планировать, но не хочу. Потому что слишком много людей… Я ведь даже электронной почтой для этого не пользуюсь. Все смс-ками на телефоне – мне так проще. У меня же столько работы, что мне просто некогда сидеть на телефоне, делать звонки. Так что они сами все мне звонят.

- Насколько сложно музыкантам без имени попасть к Вам в клуб? Что для этого нужно сделать?

- Я приглашаю только профессионалов. Если вы профессионал – никаких проблем и, в общем, никаких сложностей. Совсем уж новые и неизвестные группы я не ставлю. Но бывает так, что с теми, кто здесь часто играет, в какой-то раз сыграет какой-нибудь новый парень. И тогда уже я понимаю, что он может. И он может сыграть здесь собственный концерт. Все это для того, чтобы никому не пришлось оказаться на одной сцене и в одном месте с плохими музыкантами…

- То есть, это своеобразный знак качества – быть принятым в клуб музыкантов, играющих в Вашем кафе. Получается, зритель, который идет к вам, может быть уверен, что гарантированно услышит здесь классический джаз?

- Он может быть уверен, что гарантированно услышит здесь профессионалов. Я не могу обещать, что эти профессионалы понравятся любому зрителю (смеется). Потому что у нас тут разная музыка. Диксиленды у нас не играют, свинга вы тоже не услышите. А вот бибоп – очень вероятно. И современный и свободный джаз тоже. И все, что между ними.

- То есть, вы открыты к каким-то экспериментам, но оставаясь в границах джаза?

- Да.

- В Fasching мы обсуждали эту же тему. Как я понял, их бизнес-модель такова: чтобы выжить, им приходится приглашать и соглашаться с разными направлениями – фолк, world music, и даже хип-хоп. Потому что надо делать кассу. Они же огромные. А вы – маленькие: я бы это даже словом бизнес не назвал. И уж тем более странно говорить о какой-то Вашей «бизнес-модели».

- Ну, мы тут не ради денег. Мы тут скорее ради прекрасно проведенного времени. Конечно, всем нужны деньги, чтобы банально жить. На это мы способны – это не проблема. И нам не приходится идти на какие-то уступки ради сборов. Так что у нас тут в основном джаз – во всем.

Что касается бизнес-модели, тут все просто. Есть клубы, где хорошая музыка, но плохая кухня. Или наоборот. А здесь и то и другое – это была моя идея с самого начала. Чтобы и кухня качественная, и музыка профессиональная.

- Вы когда-нибудь жалели о том, что помещение такое маленькое?

- Нет.

- Неужели ни разу не хотелось большего места, чтобы собрать большую аудиторию.

- Никогда. Потому что, если у тебя такое маленькое место, как это, то все приходят за музыкой. Каждый буквально – «в музыке». Ты просто не сможешь сделать такого в более просторном месте. Ты приходишь сюда и ты все время находишься в музыке и с музыкой. Это как игра между музыкантами и слушателями. Здесь это есть, в большом месте такое не получится. Настроения такого не будет.

Если бы у меня было место больше, я бы потерял контакт с музыкантами… Нет-нет, хорошо именно, как сейчас… Ну хорошо, иногда хотелось бы иметь на один-два стола побольше. Иногда, конечно, да, но… Нет… Так отлично (англ – perfect, совершенно).

- Вообще, конечно, забавно к Вам впервые приходить. Открываешь дверь, заходишь по ступенькам и оказываешься практически среди музыкантов. Курьезы в связи с этим случались?

- Вы же из России. Вот к нам однажды пришли 8 человек из России. Заказали заранее столик, приходят, четверо мужчин лет по 60-65, и четыре женщины типа «babooshka». По-английски более-менее говорил только один. Сели за столик, заказали восемь больших бокалов пива. Сидят, друг с другом вообще не разговаривают, допивают и как по сигналу встают и уходят… (смеется) Я думаю, они приехали в Швецию как туристы и хотели сходить в джазовое место. Но видимо думали, что это будет что-то типа огромного холла, а тут такое, и вот они смотрят и думают: «Это что?!»

- Да, мы тоже, когда в первый раз зашли, сначала не поверили, что на таком маленьком пространстве можно организовать что-то с достойным звуком. А когда концерт уже начался, удивлялись, как же в таком маленьком пространстве можно добиться такого хорошего звучания!..

- Мы тут часто пишем живые концерты – думаю, это тоже влияет. У нас очень хорошая звуковая система – одна из лучших. Но есть еще и какая-то мистика. Помещение-то совсем маленькое. И вроде бы, даже когда никого нет, непонятно, как здесь хватает места для хорошего звука. Но когда зал еще и наполнен людьми, звук совсем другой, прекрасный. Не знаю, как это объяснить…

- На музыкальной карте Стокгольма, Швеции, мира – какое место занимает ваш клуб? Вас многие знают?

- На музыкальной карте наше место – одно из ведущих. Downbeat – журнал в США – наверное уже лет 10 подряд называет лишь две джазовых площадки в Швеции – Fasching и Glen Miller Cafe. Каждый год называют, и очень хорошими словами отзываются, и дают нам соответствующие дипломы, подтверждающие наше качество.

Поначалу, да, такой известности не было. Да еще и название людей смущало. Все говорили: «О, кафе Глена Миллера, – вы что, играете музыку только в его стиле?» Нет, не играем. «Ну, а что, у вас там пластинки с записями Глена Миллера?». Нет, нету у нас таких пластинок (смеется).

- А, действительно, почему «Глен Миллер Кафе»?

- Потому что прежний владелец был фанат свинга, дикси-ленда и такой вот музыки. Он открыл это место в 1989 году. И у него тут был граммофон в одном углу, на нем можно было крутить виниловые диски. То есть, музыку здесь тоже играли, но фишка была именно в том, что слушатели могли приносить и ставить и собственные пластинки тоже. А уже потом, когда я купил это место и начал его новую историю, я подумал, а зачем менять хорошо известное имя хорошо известного места?

- Какие у Вас воспоминания об этих двадцати годах? Что-то запоминающееся можете рассказать?

- Правда, не знаю. Столько людей тут было, что не могу вспомнить что-то конкретное. Все время что-то происходит. Это же клуб, где музыканты могут что-то новое попробовать. Так что много новых групп. А главное, много молодых людей вместе. И что радует, что аудитория тоже очень разная – некоторым совсем мало лет, а другим – под восемьдесят. И они тоже встречаются тут друг с другом. Здесь не как в других клубах, где только 20-25-летние или наоборот только очень взрослые.

- И все-таки, кто из «великих» тут играл?

- Ну, моя оценка выдающихся джазменов будет не совсем объективной. Я же контрабасист, поэтому и знаю и уделяю особое внимание именно контрабасистам.

Вот был один такой профи здесь, имя которого вам вряд ли о чем-то скажет. Из США парень. Я от него в восторге. Весело с ним было. Сидели, что-то выпивали уже после концерта. И под ним табурет сломался. Другие бы разозлились, а он минуть пять на полу лежал и хохотал… Такие вот у меня истории.

Если интересуют люди, здесь игравшие, то в зале есть две стены с фотографиями. На той стене, где фотографии постарше, там пять или шесть человек есть из тех, кто играл здесь. На стене напротив – там люди чуть помоложе – почти все.

- Что Вы думаете о будущем джаза?

- Многие ворчат, что джаз уходит в прошлое. Но я так не считаю. Полно и фестивалей, и музыкальных событий, и слушателей, и музыкантов. Я когда начинал, не мог программу на два месяца сформировать. Сейчас все иначе. Есть и аудитория, способная понимать эту музыку, и артисты, способные двигать эту музыку вперед. Так что, будущее у джаза прекрасное.