"Звезда Давида" // Интервью Вадима Эйленкрига

... о «концепции подзатыльников», об экзистенциализме Сартра и Камю, об открытии марсианской колонии Илона Маска, «игре в бокс» и звёздах Давида. 

Популярный трубач Вадим Эйленкриг в представлении не нуждается: его имя хорошо известно любителям джаза по выступлениям на ведущих концертных площадках и фестивалях, трём сольным альбомам и телепрограмме «Шаболовка 37». В этом году артист отметил своё 50-летие масштабным юбилейным концертом «Eilenkrig Orchestra» в Концертном Зале Чайковского. А чем живёт музыкант вне концертных подмостков и медиа-пространства? Заглянем за кулисы.

Впервые мы познакомились с Вадимом в конце девяностых в популярном в то время «М-Баре» на Петровке, 28 (сейчас там «Бриллианты Алроса»). Это было маленькое уютное заведение с крохотной сценой, но замечательной акустикой, которая служила предметом постоянных тяжб с жильцами дома 28: перед началом каждого концерта руководство «М-Бара» обращалось к зрителям с просьбой не требовать от артистов выступления на бис после 23:00.

Наша компания любила посещать концерты Сергея Манукяна, в тогдашнем составе которого выступали Анна Королёва и Павел Чекмаковский, но однажды нас занесло в «М-Бар» во внеурочное время, посреди концерта неизвестного нам коллектива «XL». Пока мы пробирались к столику, мощный, с трудом помещавшийся на сцене трубач с улыбкой изрёк: «Радостно видеть перебежчиков от Манукяна!»

Я напомнил Вадиму этот эпизод, когда мы договаривались о встрече, он посмеялся в трубку, и, вероятно, расчувствовавшись от воспоминаний, вырвал из своего жёсткого графика целый час. Вадим предложил встретиться за чашкой кофе в одном из живописных районов на Соколе, неподалёку от спортивного клуба, где он поддерживает в тонусе свои 115 килограмм.

– Вадим, раз уж у нас есть целый час, давай поговорим о том, с чего вообще всё началось? Твоё первое детское воспоминание о каком-то музыкальном инструменте, о музицировании…

– Моё первое музыкальное воспоминание не связано с музицированием или инструментами. Оно связано с… подзатыльниками. Мне было четыре года, я стоял рядом с роялем, папа нажимал клавиши, и, если я не называл, какие ноты звучат, – он бил мне подзатыльник. Разумеется, не сильный – это была своего рода игра. Хотя сейчас, в свете современной педагогики, это, наверное, звучит очень дико. Но у Симона Львовича была своя концепция, гласившая, что Ойстрах и Паганини били своих детей, и поэтому они и получились именно Ойстрахами и Паганини. Вот так у меня обнаружился абсолютный слух.

Мало того, если продолжить про эту концепцию, – я сейчас воспитываю двоих детей, и я не представляю, что может возникнуть такая ситуация, когда я буду их наказывать физически, применять к ним хоть какое-то насилие. Хотя я не могу утверждать, как модные психологи и детские педагоги, что это был однозначно неверный подход. Потому что «концепция подзатыльников» позволила создать всё самое прекрасное, существующее в настоящее время.  Создать именно тому поколению, которому били эти подзатыльники. А то поколение, которому их не били, пока ничего глобального не создали, и они лишь пользуются тем, что что придумало так называемое «Generation X». До сей поры «Игреки» и «Зуммеры» ничего значимого миру не дали.  

Я не говорю, что надо наказывать детей, я говорю про строгость. И я не знаю, насколько я прав. Кстати, чем старше я становлюсь, тем чаще говорю «я не знаю». У меня есть какой-то свой опыт, он привел к какому-то хорошему результату, но я не могу однозначно утверждать надо или не надо воспитывать детей в строгости и применять к ним «концепцию подзатыльников».

Строгая педагогическая концепция отца обусловила всё дальнейшее образование музыканта. После окончания детской музыкальной школы начинающий трубач поступил в Музыкальное училище им. Октябрьской революции (сейчас – Московский колледж им. Шнитке), однако тяги к обучению не обнаружил. Интересы юноши сместились в сторону занятий спортом, увлечений красивыми девчонками и стремлению к независимой и насыщенной жизни. Лихие девяностые давали много возможностей для заработка, и Вадим занялся коммерцией – стал челночить в Турцию за кожаными куртками. Тем не менее, учёбу он не забросил и получил высшее образование. Однако звуки трубы, которые Вадим научился извлекать как дипломированный музыкант, ему не нравились – из головы не выходило наставление отца о том, что играть на трубе надо так, как объясняются в любви единственной женщине. Признаваться же в любви «на подзатыльниках» – фальшь.

Толчком к получению тех самых – искренних – ноток в звучании стал случай: Вадим ехал в машине по делам своего челночного бизнеса и услышал по радио игру саксофониста Гато Барбьери. Звучание и манера исполнения аргентинца будто пронзили: вот о чём говорил отец! В тот же вечер Вадим решил, что бросает бизнес и идёт в музыку, поскольку без извлечения таких звуков он просто не сможет быть счастлив.

Он пошел к Евгению Александровичу Савину и уговорил начать с ним заниматься. Замечательному педагогу потребовался не один год, чтобы помочь Вадиму заново научиться играть…

– Ты, с одной стороны, – состоявшийся музыкант, со своей философией, манерой исполнения, звучанием, фразеологией. С другой стороны, твои концерты, выступления в «Шаболовке 37» – это качественные эстрадные шоу. Что ты считаешь для себя главным – музыку или шоу?

– Люди приходят на концерты исключительно за эмоциями. Они отдали свои деньги за билет, они потратили свое время, чтобы прийти именно на этот концерт. Они могли выбрать огромное количество других каких-то развлечений! И моя задача, как артиста, дать людям эти эмоции, чтобы они на какой-то момент почувствовали себя в какой-то другой реальности, в другой жизни. Пусть, может быть, и не настолько глобально, но в идеале они должны стремиться вернуться к этим эмоциям, к этим чувствам, периодически. И чем дольше и чаще человек к ним возвращается, – тем лучше артист.

– То есть, всё-таки шоу? Добротный продукт, который вызывает у людей какие-то позитивные эмоции и желание вернуться к этим эмоциям, нежели чем собственно написание музыки?

– Надо понимать, что, например, гениальный Пётр Ильич Чайковский, про которого нам не рассказывают очень важные вещи – не те, про которые можно было бы подумать – был человеком, который ничего не писал без предоплаты. То есть, вся эта невероятно-чудесная музыка, начиная с «Детского Альбома» и заканчивая «Щелкунчиком» и «Лебединым Озером», – сначала деньги, и тогда он начинал работать.

Майлз Дэвис и вся его великая музыка – сколько раз он менял направления в музыке в 20 веке! – он всегда руководствовался коммерческой успешностью. Для него она была очень важна, он всегда ориентировался на публику. Поэтому мне не стыдно в этом признаться. Я правда ориентируюсь на публику, но… Есть маленький нюанс: у меня есть «своя» публика, которая чувствует близко к тому, что чувствую я, и поэтому я себя не ломаю. У меня нет необходимости делать что-то, что мне претит. Может быть даже, если сесть и продумать стратегически какой-то концерт: что надо делать, чтобы денег зарабатывать больше? Вероятно, что-то можно придумать. Но тогда тут должна быть определенная грань: с одной стороны ты не должен предавать то, что ты любишь, а с другой стороны, конечно, это должно иметь некий «обратный ответ». Есть огромное количество музыкантов, которые пишут для себя и играют для себя, их никто не понимает, не любит, не ценит, и со временем они начинают ненавидеть тех самых людей, для которых они играют. И я таких музыкантов знаю…

– Как родилось название «Eilenkrig Crew»? Чья была идея, и кто занимался поиском смысла, что именно значит «Crew»? Ведь в общепринятом смысле «crew» это – экипаж, бригада. Почему именно «Crew» а не, допустим, «Band»?

– Ну, во-первых, «бэндов» слишком много. Квинтетов-квартетов – тоже. Групп – вообще не говорю. А «crew» – это была идея моего друга и директора Сергея Гришачкина. «Crew» – это команда людей, которых мы видим на сцене, и которых мы не видим на сцене. Людей, которые работают со звуком, – у нас замечательный звукорежиссёр – Игорь Бардашов – людей, которые занимаются организационной частью… Поэтому мне кажется, что это наиболее удачное и наиболее правильное название для коллектива.

– Каковы планы твоего Crew на ближайшую перспективу? Готовите ли вы что-то значимое: может быть, новый альбом?

– Я – человек больше Восточной философии, нежели Западной, и поэтому для меня всегда важна не точка результата, а сам процесс пути. Поэтому в планах у нас просто играть, совершенствоваться, придумывать идеи, находить звучание… Моё твердое убеждение, что искусство, наука, вообще мир сейчас находятся в жесточайшем кризисе. Для меня есть такое объяснение – лично для себя – что это просто кризис философии. Последнее что было выдающегося в философии это сороковые годы: Сартр, Камю, экзистенциализм, а то, что сейчас появилось – это Коэльо. И в принципе то, что мы сейчас слышим в музыке, видим в кино… Может быть, я сейчас прозвучу, как человек, перешагнувший за чьё-то другое поколение, но нет сейчас настолько выдающихся фильмов, даже в Голливуде, как, допустим, «Однажды в Америке» – просто нет! И в музыке сейчас тоже жесточайший кризис, и я жду, когда кто-то найдет новый groove, новое звучание, новые идеи, новые мелодии, наконец, напишет. Но пока этого не происходит. У нас, может быть, нет какой-то конкретной, серьёзной стратегии – есть тактика. В наших глобальных планах, конечно, – создать что-то новое, найти какое-то новое звучание, но пока мы, как и многие другие, просто хорошо играем – то, что мы умеем делать. В период пандемии на нас вышел ещё один чудесный человек – Еркеш Шакеев, который в своё время написал хиты для группы «A'Studio»: «Нелюбимая», «Солдат любви», и мы – наш коллектив – записали целый альбом его музыки. Альбом уже вышел, и в октябре состоится его презентация*.

Трудно представить, что может быть более глобальным, чем концерт в «Карнеги Холле» (здесь имеется в виду фестиваль татарской песни "Үзгәреш җиле" ("Ветер перемен") прошедший в январе этого года на одной из главных сцен Соединенных Штатов — в «Carnegie Hall» в Нью-Йорке, где Вадим Эйленкриг был музыкальным руководителем постановки – В.Р.), если только есть надежда на новую колонию Илона Маска на Марсе, и чтобы нас пригласили в местный джаз-клуб на открытие.

– Джазовая духовая молодёжь считает тебя замечательным методистом, преподавателем. Где и что ты преподаешь?

– Я преподаю в академии Маймонида. Преподаю трубу, одно время даже был исполняющим обязанности зав. кафедрой. Но, в отличие от другого исполняющего обязанности, я не остался на этой должности. Я недавно стал для себя подводить какие-то промежуточные итоги педагогической деятельности и понял, что процент людей, которых я подготовил, достаточно высок. На сегодняшний день первая труба Биг Бэнда Татарстана – это мой студент; первая труба «Фонограф Джаз Бэнд» Сергея Жилина – тоже мой студент; солист оркестра Олега Лундстрема – мой студент… И ещё – огромное количество людей, которые профессионально играют. Самое главное, что должен дать педагог, понятно, помимо основ ремесла, это – то, что его выпускник должен быть востребован и зарабатывать деньги своей профессией. То есть, даже если ты подготовил хорошего музыканта, а человек бросил профессию, то для тебя, как педагога, это – фиаско.

– Перейдём к Вадиму Эйленкригу, как популяризатору музыки. В первую очередь, я имею в виду «Шаболовку 37»...

– Надо сказать, что это – программа, у которой изначально не было жёсткого формата. Мы могли отходить от формата в любую сторону, и в этом был «джаз» этой программы. У нас там существует импровизация в смысле формы, сценария, ведения программы, музыкальных номеров. То есть, основная идея в том, что мы – гибкие и можем делать то, что хотим.  Программе уже четвёртый год, и, насколько я понимаю, рейтинги стали выше, и всё пока очень хорошо. Мы совместно решили, что в программе не должен быть только джаз. Во-первых, потому, что среди хороших джазовых музыкантов не так много харизматичных и «говорящих». Нас бы хватило, может быть, на полгода, а потом бы пришлось закрывать программу. В «Шаболовку» приходят музыканты разных жанров, иногда не столько профессиональных, сколько самобытных. Есть те, которые мне жутко нравятся, есть те, которые совсем не нравятся, но в любом случае это – музыка, это – то, что нас окружает, и ничего плохого нет в том, чтобы поговорить или даже поспорить с разными музыкантами на какие-то темы в эфире. В любом случае мы понимаем, что никогда не бывает просто так, чтобы артист чего-то добился. Даже если мама с папой дали ему деньги, кто-то написал музыку, некий стилист его одел, а он просто кривляется, – это всё равно не просто так. У каждого есть какая-то своя история.

– А как живёт Вадим Эйленкриг вне музыки? В первую очередь, расскажи, пожалуйста, о своей семье? У тебя жена, двое детей. Кто твоя супруга?

– Мою супругу зовут Светлана. С ней мы познакомились на моём концерте. Это была очень забавная история. Я стою на сцене, играю, и вдруг вижу очень красивую девушку в зале. Думаю: надо же какая красивая! Смотрю, а рядом с ней сидит спортивный, очень приятный молодой человек. И я подумал: ну, жалко, что она не одна. Но, с другой стороны, как же хорошо, что они – такая красивая пара, что они вместе, не должны же все девушки общаться только со мной! Заканчивается концерт, а это – очень сложный для меня период: только что все вокруг тебе аплодировали, фотографировались, просили автограф, и вдруг всё это выключается, как тумблером, и ты сидишь, уставший, потом собираешь костюм, инструмент, никого нет, все – даже твои коллеги – ушли, и ты вообще без сил просто сидишь… И мало того – нужно возвращаться в пустую квартиру, как в чёрную дыру… И тут ко мне подходит один мой товарищ и зовёт в зал:

- Пойдём, там тебя ждёт очень красивая девушка.

Я примерно понимаю, какая девушка меня может ждать, и говорю:

- Нет, не пойду.

- Ну, очень красивая!

- Антон, ну если очень красивая, то смотри – под твою ответственность.

Я выхожу и вижу – это она. Берёт у меня автограф и говорит:

- А я на ваш концерт с братом пришла.

- Ну что же вы сразу не сказали, что это – брат?!!

Так мы познакомились. И это знакомство увенчалось двумя совершенно чудными детьми: дочь Лея и сын Илай. В июне им исполнилось два года.

До появления детей, я думал, что я живу в любви. Не в том смысле, что все любят меня, а что я люблю всех и вообще всё, что я выстроил вокруг себя. Мне казалось, что место, пространство для любви во мне заполнено. Но я не знал, что, оказывается, это пространство – неизмеримо, безгранично.  Это – невероятное счастье.

– Лея и Илай – очень красивые и очень оригинальные имена. Кому пришла идея назвать этими именами детей, и какой смысл в них заложен?

– Когда мы задумывались об именах детей, я, в силу своей фамилии, хотел, чтобы у них были еврейские имена. Мы , чем во многих других районах, и меньше проходит лишних людей. долго перебирали различные варианты, и дошло до того, что мы уже начали просто шутить – называли их Чип и Мальвина. И как-то я пересматривал фильм «Книга Илая» и подумал: «Илай. Какое красивое имя!» Я спросил Светлану, как ей? Пообсуждали, посмеялись, стоит ли обрекать человека на такую яркую индивидуальность? Ведь «Илай» означает «превосходный», «преисполненный», один из самых храбрых воинов царя Давида… А потом дети появились на свет, я прихожу и вижу две таблички: «Илай Эйленкриг» и «Лея Эйленкриг». Имя Лея дочери дала Светлана, ей очень нравилось это имя. Сейчас я смотрю на детей, и они действительно именно Илай и Лея.

– У вас квартира, или дом?

– Квартира. Пока мне собственный дом представляется какими-то жуткими хлопотами, начиная с бытовых и заканчивая тем обстоятельством, что детям надо давать какой-то социум… Мы живём на Октябрьском Поле, и это один из моих самых любимых районов: здесь – тише, спокойнее

– Если заглянуть на какую-то отдалённую перспективу, когда уже детки выросли, где бы ты предпочёл провести, образно говоря, пенсию: на Ибице или Сейшелах? Туса или уединение?

– Для меня – однозначно уединение. Я не человек тусовки, мне бывает хорошо просто самому с собой. Я даже когда прихожу в спортзал – при том, что я очень люблю общаться – я надеваю наушники, чтобы полностью провести время в уединении.

– Три твоих главных хобби в порядке приоритета? Спорт не будем относить к хобби – это, скажем так, – образ жизни.

– Я не могу их расставить в каком-то порядке. Так же как не могу сказать, что я занимаюсь «железом» и это – мой образ жизни, моя философия. Это – то, что мне очень многое даёт в жизни, но у меня есть и спортивное хобби: это – бокс.  Я понимаю, что я играю в боксёра. Для меня бокс это прежде всего эстетика, это – Хемингуэй, Джек Лондон, это Чарльз Буковски. Бокс для меня – это Америка двадцатых-тридцатых годов. В боксе и в джазе есть много общего: пользуясь каким-то сравнительно небольшим набором движений, ты создаёшь невероятное количество комбинаций.

Я люблю коллекционировать ножи. У меня очень большая коллекция складных ножей. Среди них есть те, что сделаны руками, те, что сделаны не всегда в России, или, вернее, чаще всего не в России. Некоторые из этих ножей постоянно растут в цене среди таких же «найфоманов», как я…

Третье хобби, наверное, даже нельзя назвать хобби. Раньше я отслеживал какие-то тренды в мужской моде, пока я не понял, что, как сказал Оскар Уайлд, «модно – это то, как одеваюсь я, а немодно – это как одеваются все остальные», пока я не нашёл какой-то свой стиль. Для меня важно, чтобы в каждой вещи, которую я ношу, была своя философия. Мне надо понимать, почему это возникло, где берёт начало… Простой пример: шапка с помпоном. Изначально этот аксессуар появился у моряков. Раньше в трюмах кораблей были очень низкие потолки, и чтобы не биться головой появился помпон.

Я жутко люблю ботинки «Alden Indy Boots». Они так называются потому, что, когда снимался фильм «Индиана Джонс», в компании «Alden» были заказаны семь пар ботинок одинакового размера для Харрисона Форда. Смысл в том, что их до сих пор шьют вручную люди в Америке, которые безумно любят то, что они делают. Это не ширпотреб, не массовое производство… Вот даже часы, которые на мне – это часы, в которых Сталлоне был в фильме «Неудержимые».

Я бы с удовольствием сказал, что моё хобби – читать, но это не хобби. Слушать музыку уж точно не моё хобби, как ни странно. Как только появились дети, из моей жизни ушли сериалы, и на фильмы вообще времени не осталось, а жаль…

– Вадим, татуировки звёзд Давида на плечах – какая за ними история?

– Один из моих самых любимых фильмов с Микки Рурком – «Пуля». Там он играет очень крутого парня, еврейского бандита, у которого на груди вытатуированы две звезды Давида. Когда я смотрел этот фильм в девяностых, я подумал, что, если бы я был такой крутой чувак, как герой Микки Рурка, я бы обязательно себе их наколол. Ну и спустя какое-то время я подумал, что я уже круче, чем он, и вполне имею право…

Вот уж в чём-чём, а в чувстве юмора Вадиму не откажешь.

Беседовал Владимир Радебергер. 

Фото: из архива Вадима Эйленкрига, телеканал «Культура», Максим Мармур

*Презентация альбома «Pier 39» Еркеша Шакеева и «Eilenkrig Crew» состоится 26 октября в ГКЦЗ им. Чайковского.