Саксофонист, композитор, поэт Алексей Круглов о музыке и музыкантах

Участники: Алексей Круглов, Йоахим Кюн

Сегодня за плечами Алексея Круглова - победы в престижных всероссийских и международных конкурсах. Он успешно продолжает развивать свою авторскую художественную систему, работая над созданием новых проектов в области нового искусства. В его активе - инструментальная музыка и литературно-музыкальные проекты, созданные на стихи великих русских поэтов. Мы беседуем с Алексеем о его разнообразной музыкальной биографии и творческих планах на ближайшее будущее.

- Как формировался Ваш музыкальный стиль?

- По большому счету, для меня нет стилевых и жанровых различий – важны и ценны многие направления искусства. Но все-таки сегодня я себя ощущаю в большей степени музыкантом импровизационного направления. Хотя с 7 лет я обучался академической музыке по классу фортепиано. У меня был замечательный учитель – Людмила Павловна Фетисова. Она верила в своих учеников, никогда не давила, но как-то по-особенному раскрывала музыкальные материал и исполнительские способности учеников. У нас дома всегда звучала разная музыка – джаз, романсы, классика, папа пел, читались стихи и тогда все это видимо во мне соединилось, оставив во мне цельный образ, составленный из многообразия стилей и жанров. Потом в моей жизни появился духовой оркестр под упр Александра Васильева. Когда я туда пришел, его сын Сергей сразил меня «Полетом шмеля» и во что бы то ни стало решил научиться играть на саксофоне и обязательно сыграть «Полет шмеля». В оркестре была дисциплина, ответственный подход к репетициям, что тоже очень важно. 
В 14 лет я попал в "Класс-Центр" музыкально-драматического искусства Сергея Казарновского. «Класс-Центр» безусловно сильно на меня повлиял. Это творческое объединение, где мы, дети выступали со спектаклями,  существовал младший и старший оркестр, мы ездили и по стране и даже за границу с концертами. Это были необыкновенные, синтетические спектакли, где вместе объединялись драматические актеры, музыканты, танцоры – все это и превращалось в большой, очень радостный и светлый перформанс. Один спектакль, помню, назывался «В джазе только де…» или «Эники-беники». В «Класс-Центре» у нас были замечательные педагоги. Мой первый учитель по саксофону – Эрнест Иосифович Барашвили, очень многое мне дал  как в исполнительском плане, так и в плане общего музыкального ощущения. Гармонией и джазовым фортепиано занимался с нами Юрий Николаевич Чугунов.

- Ваша роль в этих спектаклях была только исполнительская или еще и музыку к ним писали?

- В спектаклях мы играли музыку достаточно известную. Но еще в «Класс-Центре» я начал параллельно играть с друзьями-музыкантами и свою музыку. А когда поступил в училище на Ордынке, на первом курсе собрал состав и мы стали репетировать и выступать. И как-то это сразу привлекло внимание как в училище, так и в джазовом окружении Москвы. Помню, как мы сыграли первый раз для Юрия Сергеевича Саульского две пьесы посвященные Эрику Долфи для двух сопрано саксофонов, баса и ударных. Я был удивлен его реакцией. Юрию Сергеевичу очень понравился наш проект, и он всегда поддерживал нас в последствии.

- То есть состав Вашего первого бэнда был сугубо джазовый?

- Да, джазовый состав, который исполнял авторскую музыку, близкую по стилистике фри-джазу. Мы играли и с фортепиано, и без фортепиано в совершенно различных сочетаниях. И тогда же начали выступать в «Джаз-Арт клубе» на Беговой. Так что уже в возрасте 16 лет у меня была и  джазовая программа, и театральные проекты. Можно сказать, что я уже прошел к этому возрасту определенный художественный путь.

- Что-то изменилось к моменту окончания музыкального училища?

- Перелом, а скорее - постепенное и органичное развитие художественных идей возникло еще во время обучения в училище, когда мы выступать с концертами с моей авторской музыкой. Огромную роль в становлении меня как музыканта сыграли мои педагоги (начиная еще с музыкальной школы) и я им буду благодарен всю жизнь. Если в «Класс-Центре» моим наставником был Эрнест Иосифович Барашвили, то в училище на Ордынке моим педагогом был известный саксофонист Сергей Константинович Рязанцев, замечательный  человек и музыкант, который очень много дал мне в плане академического исполнительства на саксофоне. Они всегда меня поддерживали, не давили, а наоборот старались раскрыть мои композиционные и исполнительские способности. Поэтому к моменту окончания училища для меня уже были ясно и четко сформулированы основные художественные задачи и принципы творчества. Поступив к Александру Осейчуку в РАМ им. Гнесиных,  я также параллельно продолжил играть авторскую музыку, а Александр Викторович всегда приветствовал, если я на концертах и конкурсах исполнял свои пьесы.

- Кого Вы видите своим духовным учителем и вдохновителем – из великих музыкантов?

- В девяностые я слушал все радиопередачи Михаила Митропольского, мой папа звонил Михаилу Михайловичу в эфир и заказывал джазовую музыку. Это были, конечно, Джон Колтрейн и Чарли Паркер, и другие известные американские музыканты, звучало очень впечатляюще. Но в какой-то момент со мной произошла интересная метаморфоза. Еще подростком я услышал пластинку Владимира Чекасина «Второй сибирский концерт», который был записан в Академгородке в Новосибирске. Чекасин произвел на меня очень сильное впечатление, потому что это была не та музыка, что звучала по радио, абсолютно противоположная Джону Колтрейну и даже Эрику Долфи. Она перевернула во мне музыкальное сознание, после этой записи мой круг интересов стал значительно шире. И то, какая структура была у этой композиции и как играл сам Владимир Чекасин -  меня все это просто потрясло. Когда я впоследствии встретился с Чекасиным, наше общение с ним произвело на меня не меньшее впечатление. Мы вместе выступали, он меня приглашал как солиста в его проекты, в том числе театральные.

- Что для Вас значило участие в авангардных спектаклях и перфомансах? Это было созвучно Вашим личным художественным задачам?

- Но на тот период - с 2000 по 2003 год, работа с Чекасиным стала очень важным периодом в моей творческой жизни и, наверно открыла какие-то новые для меня пути. Хотя переход к этим новым путям оказался вполне естественным, многое мы делали в «Класс-центре» еще в середине 90 годов. Таким образом, мой творческий путь идет по вполне закономерным ступеням, где каждая ступенька дополняет предыдущую и открывает новые перспективы, новые идеи и смыслы в творчестве. 
С Чекасиным мы играли в абсолютно потрясающем спектакле - «Воскрешение Лазаря» по «Преступлению и наказанию» Достоевского. Режиссер спектакля - Борис Мильграмм, Чекасин же был композитором, актером. В спектакле мы выходили на сцену вместе с Эммануилом Виторганом и с Михаилом Жигаловым, народными музыкантами… Это, конечно, была для меня огромнейшая новая школа.
Но в какой-то момент я понял, что Чекасин как композитор (в частности к фильмам) представляет из себя совершенно другого человека, нежели знакомый мне автор и участник театральных проектов. Это вдумчивый, глубокий, очень настоящий композитор. А в своих спектаклях он был скорее неким авангардистом, даже где-то шутом. При всей своей серьезности он исполнял совершенно комические роли. Период сотрудничества с Владимиром был периодом осознания собственного пути, выработки собственных художественных идеи и в какой-то момент я понял, что с Чекасиным мы очень разные… Подобное осознание разности художественных подходов у меня произошло с легендой нашего джаза Германом Лукьяновым. Правда, в чисто музыкальной сфере. Мы с ним сотрудничали с 2005 по 2012 год. Выступать вместе было интересно, но с музыкальной точки зрения, композиционного подхода мы разнимся. И это интересный момент – выдающиеся личности, с которыми сотрудничаешь – как зеркало, отражающее тебя самого, что служит полезным для понимания собственной самоидентификации. А с Владимиром Чекасиным мы уже давно вместе не играли, и сейчас было бы интересно посотрудничать, повзаимодействовать.

- У Вас была очень интересная и «знаковая» встреча с Андреем Вознесенским. Расскажите, пожалуйста…

- В 99 году состоялся уникальный концерт, в котором я принимал участие – вечер поэта Андрея Вознесенского на сцене театра Новая Опера. Состоялась она также благодаря Юрию Саульскому. Андрею нужен был саксофонист, играющий нестандартно и Юрий Сергеевич порекомендовал меня. Перформанс был удивительный. В какие-то моменты я выходил и играл на саксофоне свои импровизации-размышления на тему поэзии Андрея Вознесенского. Там был узловой, кульминационный момент вечера – появление на экране видео-коллажа из фотографий в сопровождении аудиозаписи 1966 года – знаменитой бранной речи, которую Никита Хрущев обрушил на поэта. И я должен был по замыслу Вознесенского создать определенное музыкальное настроение, сыграв свое эмоциональное восприятие этой легендарной ругани. Очень интересная задача, хотя я был, конечно, совершенно молодым и многих вещей не понимал.. Помню, как после концерта на фуршете Андрей Андреевич говорил своим тихим бархатным голосом Юрию Сергеевичу: «Замечательный мальчик».  И только сейчас, спустя  пятнадцать лет после встречи, я осознал,  какой величиной был Андрей Вознесенский и насколько сильно повлияло на меня наше непродолжительное сотрудничество. Это касается в первую очередь в плане создания литературно-музыкальных проектов, взаимодействия слова и звука, когда слово может становиться некой мелодической линией, а музыка – опоэтизироваться, становиться словом.

- То есть Вам мало быть только музыкантом – Вы хотите вносить в действие  драматизм, текст, движение?

- Да! И виноваты в этом, во-первых, мой папа, во-вторых, «Класс-центр», в-третьих, Вознесенский, Чекасин  и многие другие талантливейшие и выдающиеся люди, с которыми довелось общаться. Надо сказать, что семь лет назад я не то чтобы разочаровался в театре, но мне показалось, что его уже хватит в моей жизни, и сделал акцент на инструментальной музыке, на «Круглом Бенде». Но вдруг мне позвонил мой друг композитор Кузьма Бодров и предложил принять участие в театральном проекте режиссера Дмитрия Крымова «Смешанная техника» и я с радостью согласился. Мне исключительно близки те идеи, которые использует в работе Дмитрий Крымов: параллели, и отсылки, и различные аллегории. Конечно, я был на седьмом небе от счастья, участвуя в спектакле Крымова, который пару лет шел на сцене театра Станиславского и Немировича-Данченко. Так что и сейчас, погрузившись в инструментальную музыку, работая с «Круглым Бендом»,  я не хочу зарекаться от новых театральных проектов.  Уверен, что через какое-то время театр снова появится в моей жизни, опять придет что-то новое. Да впрочем, он никуда и не уходит из моей жизни никогда. Скоро мы будем возобновлять спектакль «Круглого Бенда» по творчеству Владимира Высоцкого, (который мы сделали еще в 2006 году) к тому же иногда я принимаю участие в арт-проектах, перформансах Владимира Тарасова, используем мы элементы театра, свою поэзию  и в проектах с Олегом Юдановым, эстонцем Яаком Соояаром, архангельским ансамблем «Арт Ансамбль», необычным импро-фолк дуэтом из Иркустка Евгением и Анастасией Маслобоевыми. Например, на фестивале Лео Рекордз, организатором которого я являюсь, мы обычно представляем несколько проектов, и в частности литературно-музыкальные проекты тоже.

- С 2012 года вы организатор Leo Records Festival in Russia. Расскажите о концепции события.

- Фестиваль прошел уже два раза и в сентябре этого года состоится в третий раз в Санкт-Петербурге, Архангельске, Москве, Воронеже (совместно с фестивалем современного искусства «Чернозем»). В Москве фестиваль будет проходить 10 и 11 сентября в джаз-клубе Алексея Козлова, 12 и 13 сентября в Культурном Центре Дом. Фестиваль приобретает очень важное значение в музыкальном пространстве России, так как объединяет большинство новоджазовых музыкантов разных поколений нашей страны, представляет творчество молодых музыкантов, создает такие уникальные проекты, как например дуэт пианиста Андрея Разина и барабанщика Олега Юданова. Возникшие проекты на фестивале получают интересное продолжение, например, наше сотрудничество с Аркадием Шилклопером, Вячеславом Гайворонским началось именно с первого фестиваля Лео Рекордс. Возможно продолжение сотрудничества и с Вячеславом Ганелиным, концерт с которым мы сыграли на том же фестивале. Встречи с легендарным Лео Фейгиным, джемы, как и международные проекты – это тоже одно из направлений фестиваля. Например, в сентябре этого года на фестивале Лео Рекордс в Москве вполне возможно сыграет известный немецкий пианист Симон Набатов.

- Расскажите о Вашем творческом союзе с другим знаменитым немецким пианистом  Йоахимом Кюном. Что за концерт намечен на 27 мая?

- 27 мая в Школе драматического искусства состоится необычный вечер. В феврале этого года вышел наш дуэтный диск. Музыка для этого альбома впервые прозвучала полтора года назад в рамках фестиваля «Джаз осенью», который устраивает в столице московский Гёте-Институт.  Звукозапись происходила на шикарной студии ГДРЗ (тоже при поддержке Гете-Института), а сам диск под названием «Moscow» вышел на одном из крупных европейских джазовых лейблов «ACT Music».
И вот 27 мая в год 70-летнего юбилея Йоахима мы вместе с ним будем представлять московской публике это альбом. Среди произведений, которые мы исполним - и наша с ним авторская музыка,  и композиции Орнетта Коулмана (Ornette Coleman), звезды американского авангарда и фри-джаза. Йоахим несколько лет сотрудничал с Коулманом, и для Кюна этот джазмен – и легенда, и человек, который сильнейшим образом повлиял на его композиторские принципы. Безусловно, и на меня Коулман оказал огромное влияние. Я слушал его записи, будучи еще совсем молодым человеком. Мы даже как «Круглый Бендом» сделали перформанс в 2009 году «Орнеттоколманиада»,  посвященный Коулману, где звучали мои стихи с препарированными композициями Коулмана...

&

- То есть, есть у союза с таким непростым композитором и пианистом как Йоахим Кюн есть некоторые предпосылки в Ваших давних творческих экспериментах?

- Да, конечно же. И, что самое интересное, я уже давно заметил,  что наша импровизационная русская школа очень близка немецкой. При всей разности, есть очень схожие характерные черты. Во-первых, определенное соединение романтизма и экспрессии. Во-вторых, тематический подход к джазу,  развитие мелодии и гармонии. Это не хаотичный джаз. Хотя опять же есть прекрасные контр-примеры в лице известного саксофониста Петера Брётцмана, адепта фри-джаза, или наших потрясающих музыкантов из ансамбля Goat's Notes. Наши пути с Йоахимом во многом близки, мы одинаково чувствуем импровизационный язык. Уверен, что наша новая встреча будет такой же плодотворной, какой она была полтора года назад.